Тракторист Сергей Саньков: когда уйду на пенсию, сменить меня будет некому

Рубрика: Экономика и финансы

В разгар сезона колхозникам с журналистами общаться некогда. «Сено косить надо», — отрезал председатель колхоза «Искра» В. Козлов на вопрос, когда можно встретиться с трактористом Саньковым. Сдался только после железного аргумента: страна должна знать своих героев. В ...

В разгар сезона колхозникам с журналистами общаться некогда.

«Сено косить надо», — отрезал председатель колхоза «Искра» В. Козлов на вопрос, когда можно встретиться с трактористом Саньковым. Сдался только после железного аргумента: страна должна знать своих героев.

В 9 утра на единственной улице хутора Заосколье пустынно — все в полях. В сторону последних указывает рукой огромный Ильич (который В.

И. Ленин) со свежевыкрашенной серебристой лысиной. В колхозной конторе — тот же Ильич, но уже на большом портрете. А рядом — Доска почёта с фото комбайнёров, трактористов, доярок, отмеченных госнаградами.

Сергея Санькова на ней пока нет — не успели изготовить портрет. Но вот в контору входит он сам.

Сергей Саньков: Журналисты? А я думал, может, проштрафился где, вот председатель и вызывает. Работы вал, а люди не роботы...

Татьяна Кузнецова, «АиФ»: Но, судя по тому, что вас отметили высокой госнаградой, работаете вы хорошо!

— Стараемся! Но у нас таких много, вы ж сами Доску почёта видели. На земле ведь как — или работай хорошо, или не работай вовсе.

Я в колхозе 30 лет: после школы получил права, отслужил в армии — и сразу сюда. Мне тогда другой жизни и не хотелось — отец трактористом был, мать тоже в колхозе работала, и я знал, что будущее здесь.

Жизнь тяжёлая

— Сейчас, если бы была возможность, на хуторе не остались бы?

— А куда сегодня идти? Работы особо нигде нет. Дочь у меня выучилась на бухгалтера, в город уехала и никуда устроиться не может. У нас раньше вокруг колхозов много было, а теперь только наш и остался.

У нас даже в 90-е годы, когда вся страна развалилась, стабильно было — работали.

Конечно, и денег не хватало, и зарплату иной раз задерживали. Но удержались — председатель крутился, искал, где технику подешевле купить, на что ремонтировать, как зерно и молоко сбывать...

И потом, найти работу в другом месте — значит уехать отсюда. И жизнь на хуторе кончится. А у нас, по сравнению с другими, школа есть, Дом культуры, фельдшер­ский пункт, газ в дома провели.

— Почему тогда вы своих детей в город отправили?

— Честно? В деревне жизнь тяжёлая.

Вот я — с апреля по октябрь с семи утра до семи вечера в поле: надо боронить, культивировать, сеять, жать, сено собирать. Зимой работы чуть меньше. А домой придёшь — тут своё хозяйство: сад, огород, куры, скотина. И телевизор не каждый день смотришь.

Отец с матерью у меня всю жизнь здесь проработали, надорвались, столько болячек заработали, что теперь вся пенсия на лекарства уходит.

Пенсия маленькая, 11 тыс. руб., но на селе большую и не заработаешь. Мы с женой тоже пахать привыкли. А дети...

Пусть другой жизнью поживут.

— А откуда же тогда смену взять, если вы своих детей в город отправляете?

— Есть такая проблема. Получается, когда я на пенсию пойду, сменить меня будет некому. Молодёжь, если она и захочет в колхозе работать, надо куда-то селить, жильё давать, а его нет. Больницу закрыли.

А если, не дай Бог, школу закроют, последняя молодёжь с детьми отсюда уедет.

Страна так постановила?

— Когда Россия запретила часть импортных продуктов, заговорили о том, что наконец русский крестьянин сможет заработать. Вы здесь это уже почувствовали?

— Ничего мы не почувствовали. Пашем, сеем, урожай собираем, потом скупщики приезжают и всё за бесценок забирают. У нас объёмы не те, чтобы мы свои условия диктовать могли.

Мы тут работаем, а наживаются другие. Даже дома скотину на мясо растишь, скупщики по 200 руб. за килограмм его берут и по 500 руб. на рынке продают.

Взять то же молоко: своей переработки нет, везём в райцентр и сдаём за копейки, иногда чуть не себе в убыток.

А в магазинах в основном белорусская молочка. У них там без всяких санкций задача колхозников — вал гнать, а государство уже решает, как переработать, куда продать.

— Ну всё-таки что-то и у нас государство делает. На технику крестьянам субсидии дают...

— Про субсидии — это вы у председателя колхоза спрашивайте. Я знаю, что для моего американского трактора все запчасти сильно подорожали.

— А что, наша российская техника хуже американской?

— Я раньше на «Кировце» работал.

«К-700» — надёжная машина, но комфорта никакого: жара, духота. Сейчас и наши с кондиционерами делают, но, честно говоря, техника — хлам.

— Раз труд на селе такой тяжёлый, надо хорошо отдыхать. Вы отпуск как проводите?

— Да никак, дома в основном, хозяйством занимаюсь. В прошлом году наконец жену в Анапу отправил, понравилось ей.

А сам на море ни разу не был. По молодости ещё, помню, в Белоруссию ездил, профсоюзы путёвки давали. Сейчас не дают.

— Чемпионат Европы по футболу смотрели? За кого болели?

— Пока наши играли, за них болел. Да они быстро сдулись.

— Тут народ голосует за то, чтобы сборную разогнать: мол, за такие деньжищи нечего бездельников держать.

Вам не обидно, что кто-то ни за что миллионы получает, а вы вкалываете, страну кормите, а она ваш труд не ценит?

— Значит, страна так постановила... Мне, если я пахать и сеять не буду, никто и копейки не заплатит. Это раньше мы в колхозе работали с ощущением, что это действительно стране нужно. А теперь, так выходит, только на себя работаешь.

Да мы привычные. Вот только платили бы чуть больше... Но руководство и так старается: если б оно за нас не хлопотало, никаких наград бы и не было, никто бы про нас и знать не знал. Но я не жалуюсь.

И вообще, мне в поле пора.